И все-таки она хорошая! - Страница 35

К оглавлению

35

Как это получилось?

Фонетическое и традиционное письмо я показал на примерах. А фонемное? Какое оно? Ну, вот это; обычное наше письмо.

Как же оно сложилось? Стихийно? Или кто-нибудь его сознательно складывал, формировал? Было и то и другое. И стихийно складывалась фонемная основа нашего письма, и сознательно строилась.

Много думали о русской орфографии русские ученые, литераторы, общественные деятели. Белинский предлагал: выбросить буквы ять, ижица, фита, у прилагательных писать окончания ова, ева (больнова, верхнева); были у него и другие предложения — и все они фонемны.

Но в ту эпоху не было теории письма, не было и фонологии. Значит, Белинский просто интуитивно почувствовал, понял, что нужно для нашего правописания.


Так скромно выглядели постановления орфографической комиссии, которые превратили наше письмо из традиционного в фонемное


Все же орфография наша была не полностью фонемной, а вместе с тем и традиционной. Помните, сколько традиционных написаний пришлось нам отметить точками?

Законодатель русского правописания Я. К. Грот писал: «Перевес этимологического элемента в нашем письме находит себе оправдание в истории…» Не было и мысли, что орфография должна быть оправдана современностью, а не историей.

Настоящая битва с традиционностью в орфографии началась в начале нашего века.

Великая битва

Русская общественность давно уже настаивала на упрощении орфографии. Академия наук получала одно требование за другим: реформировать русское письмо.

В это время в Академии работали два замечательных русских языковеда: Ф. Ф. Фортунатов и А. А. Шахматов. С их именами связана целая эпоха в развитии русского языкознания. Большая удача, что дело орфографической реформы попало к ним в руки. Вернее, они сами взяли его в свои руки; они-то и сделали наше письмо хорошим.

Много было истрачено энергии, настойчивости, упорства, чтобы наконец из канцелярии Академии наук разлетелись такие повестки: Господа Члены комиссии но вопросу о русском правописании

Такие приглашения получили высокопоставленные чиновники, владельцы некоторых газет и типографий, несколько писателей, ряд ученых-языковедов. В назначенный день, 12 апреля 1904 года, они собрались (в сюртуках), чтобы решить судьбу русского письма.

В комиссии было не так уж много людей, способных глубоко и верно судить о том, каким должно стать русское правописание, что в нем нужно изменить с пользой для дела. Поэтому Фортунатов постарался свести роль этой комиссии к минимуму. Комиссия должна была ответить на вопрос: следует ли изменять русское письмо и можно ли при этом пойти на изгнание из алфавита некоторых букв. Комиссия ответила: да, можно. Дальнейшая работа по настоянию Фортунатова была передана подкомиссии. Подкомиссия же состояла из специалистов, людей знающих и добросовестных.

Придворная знать, сановные лица, владельцы типографий больше не появлялись на заседаниях комиссии по реформе орфографии. Дело решали ученые. Были горячие споры, обсуждения; было желание дать народу легкое и ладное письмо. Фортунатов привлек к работе комиссии ученых, хорошо знавших нужды народной школы, людей демократических взглядов. «Малые члены» подкомиссии (т. е. те, кто не был избран официально, а привлечен к делу лично Фортунатовым) были рады деловому и товарищескому тону заседаний. Но демократический дух в работе комиссии многим пришелся не по вкусу. Обсуждать нужды школы? Приглашать на заседания комиссии простого учителя? (А этот учитель, в будущем академик В. И. Чернышев, был уже и тогда автором многих ценных исследований по языкознанию.)

Сторонники академической чопорности, чинности, чиновничьего этикета, сюртучности демонстративно вышли из комиссии.


И. А. Бодуэн де Куртене


Черносотенная печать сразу же начала травить Фортунатова и Шахматова. Полились грязные газетные помои Суворина и других охранителей. Шахматов с горечью писал Фортунатову о реформе: «…громадное большинство против нее».

Большинство… Если не считать народа. Почти поголовно неграмотный, он, казалось, не подавал своего голоса. Неистовствовала буржуазная печать; против реформы было именно ее «большинство».

Впрочем, некоторые круги буржуазии стояли за реформу, и о мотивах своей поддержки писали весьма откровенно. Грамотный рабочий «толковее» неграмотного, писал один буржуазный публицист.

...

Эта толковость при грамотности должна даваться школой, которою надлежит готовить нам… всю рабочую массу, способную идти в уровень с требованиями боевой конкуренции… Деревенский ребенок, которому книжка опротивела из-за трудностей школьной учебы, бросает всякое чтение после школы, почти все забывает, вступает в жизнь и полуграмотным и бестолковым! И таково большинство наших рабочих.

Трудно сказать, чего здесь больше: клеветы на рабочих или жадного стремления выжать из них все до последнего. Кончается послание плаксиво-сентиментально:

...

Неужели, господа, это (т. е. малограмотность народа. — М. П.) маловажный факт, даже с нашей чисто утилитарной точки зрения, уж если мы не хотим по-человечески отнестись к напрасным слезам и страданиям миллионов детей…?

35